Паранойя - Страница 72


К оглавлению

72

— Алло? — сказал Анатолий трубке.

— Тол. Хау. Это Дэн. — Голос был серьезен. И как же серьезен был голос Дэна! — Тол, я выполнил твою просьбу. Все вырисовывается, Тол. Через пятнадцать минут у фонтана на Немиге.

Это означало, что нужно было срочно вдевать себя в пальто и бежать вниз. Пятнадцать минут. Однако.

«Моей фрау не вполне идет дневной свет», — решил он про себя, садясь за руль, вспоминая, как загадочно и даже торжественно смотрелась машина в темноте. Да, да, BMW — ночной автомобиль, пытался думать он о чуши, лихо закладывая повороты и выруливая на проспект. Но этот консьюмеристский позитив быстро, слишком быстро иссяк. Со стороны, пожалуй, было видно, с какими чрезмерными задержками он трогался, когда рядом с ним оказывался джип с девушкой за Рулем. Кроме того, на перекрестке у Троицкого предместья ему показалось, что он — пассажир, и он не сразу понял, что сигналы сзади следует воспринимать не водителю того такси–автобуса–трамвая, на котором он едет пассажиром, а ему — ему нужно раскрыть глаза, прийти в себя и следить за дорогой. В остальном его манера вождения осталась, пожалуй, прежней.

Припарковавшись, он оценил как признак наступающего избавления от своей подавленности то, насколько геометрически ровно стояла машина по отношению к белой полосе, обозначавшей границы ее парковочного места, и так этому обрадовался, что некоторое время не мог вспомнить, зачем он приехал в этот торговый дом, и уже перебирал в голове список возможных повседневных покупок… Ах да. Дэн! Дэн сейчас скажет ему нечто очень важное. Нечто представляющее такую ценность, что…

«У фонтана на Немиге» — так в их с Дэном топонимике обозначалось одно летнее кафе, пожалуй, в степени собственной подворотности, приближавшееся к бару «Пахучий» и, в доказательство этого, переставшее закрываться на зиму. Умеет же Дэн назначить место! Но у него — свои причины, свои причины. С учетом того, что именно он хочет сообщить, он должен быть уверен в том, что место безопасно для самых сумрачных разговоров.

Занесенный снегом пластиковый шатер, украшенный рекламой местного пива, располагался на втором этаже построенного еще во времена империи зла торгового комплекса, рядом с кокетливой — тем железобетонным кокетством, которое могло быть только в стране, выпускавшей больше атомных бомб, чем моделей мужских костюмов, — винтовой лестничкой на первый этаж. Рядом с палаткой кафе была балюстрада, сделанная из успевших тронуться ржавчиной металлических пластин. Летом здесь было многолюдно, зимой же, когда все пространство второго яруса застилал снег, сюда можно было зайти лишь в том случае, если ты — дворник, весь день трудившийся над уборкой этого снега и пожелавший согреться чем–нибудь одушевляющим. Собственно, дворники с добрыми красными лицами в оранжевых робах с длинными, рунического вида аббревиатурами на спинах и были единственными посетителями палатки, когда, не вполне уверенно, ее дверь открыл Анатолий.

Никакого отопления, кроме пива, водки и микропечи, на которой можно жарить блины, в палатке не предусматривалось, и именно поэтому барменшу и единственную официантку этого места было сложно не только запомнить, но и просто рассмотреть из–за свитера, шарфа, меховой шапки, надвинутой на самые глаза.

Дэн, конечно, не появился ни через пятнадцать минут, ни через полчаса. Анатолий взял себе зеленого чая — порция стремительно остывающего кипятка в пластиковом стаканчике, с фронтовым конвертиком, который полагалось развернуть, выпростать, окунуть. Пакетик чая сразу же наполнил его стаканчик болотной тиной, запахло то ли рыбой, то ли костром, и он с удивлением нашел, что чай довольно неплох. А еще он нашел, что за плексигласовым окном палатки видна балюстрада над фонтаном, и на этой балюстраде стоят он и она, и эти двое обнимаются, и смотрят вниз, а он стеснительно отстраняется, а она все льнет, льнет к нему, и они смеются, и они любят друг друга, и увидеть бы их лица, и этот чай так обжигает щеки, так горячо становится щекам от этих тоненьких соленых полосочек, тянущихся от глаз к кончикам губ, но нет, к черту, к черту, скорей утереть тыльной стороной мерзнущей ладони.

Дэн ворвался в кафе со всей стремительностью Дэна. Полупальто, капюшон байки, на шее маятничками — два крохотных наушника, из которых стрекотанием кузнечика — электронная «колбаса». Он сразу же бочком, как после быстрого бега, завалился на лавку напротив Анатолия и быстро заглянул под стол. Таких повадок у Дэна никогда не было, и Анатолий, приподняв бровь, уже вытаскивал батарею из телефона.

— Сейчас я себе пивка возьму, — снова вскочил Дэн. — Ты будешь?

Анатолий кивнул на чай, сгруппировавшиеся вокруг выжатого пакетика остатки которого успели уже, кажется, тронуться ледком.

— Чего лютуешь? Епитимья? Ни сантиметра в рот? Эй, может, все–таки по пиву? — Дэн уже садился с избыточно налитым, проливающимся пластиковым бокалом.

Анатолий скривился и, не вполне подумав, выдал комментарий:

— Да ну, брат… Это ведь даже не пиво — «Наливария». Сладкое такое. Я понимаю, что солод здешний, что по–другому у нас нельзя — пивоваров садят, но почему я должен впускать в себя эту «продовольственную безопасность»? И что вы все так на пиво наседаете? Ты еще скажи, что большой поклонник моего таланта…

— Я, Тол, большой поклонник твоего таланта. — Дэн уловил, кажется, какой–то оттенок в интонации Анатолия, на который ему следовало бы обидеться, но не до конца понял, что это за оттенок и почему обижаться. — Иначе бы жопу не подставлял. А что такое?

72