Паранойя - Страница 70

— Ну, в нашем конкретно случае (его руки распечатывали пакет с документами) речь, по всей видимости, следует вести о содержимом кишечника, как это ни глупо звучит, вывалившемся в результате его рассечения. Произошедшего в результате, возможно, множественных проникающих ножевых ранений, но это уж с моей стороны непрофессионализм — я предполагаю то, чего знать не могу (пакет развязался, одна из фотографий пошла лицом вверх, к моим глазам). К тому же, если вы даже объясните мне, каким образом Елизавете удалось выдавить из своего пальца такое количество крови, это не ответит на вопрос о том, зачем же для имитации своего исчезновения она пробила себе желчный пузырь, о чем, опять же, свидетельствует оперативная картина.

Фотография, наконец, окончательно повернулась ко мне, а мои глаза увидели то, что он мне показывал. Там. Ох. Там. Блядь. Я не могу. Буду говорить. Чуть сбивчиво. Лиза. Блядь. Там была сфотографирована. Там гостиная была. Белая гостиная, с роялем. И вот стул один перевернут, а пол и ковер или шкура — я не помню, что там — блядь… Прямо посреди, пятном черного моря на физической карте мира… Чрезмерное, огромное и очень страшное, Лиза, — пятно крови… Там же… И он говорит, что кровь — твоя, блядь, сколько ж в тебе осталось… Что это за… И эти жидкости… И это может, конечно, быть инсценировкой, но откуда столько твоей крови? И комната — та самая, я как будто под лупой ее осмотрел — ах да, это он просто разные фотографии показывал, в том числе — ту, где только пол крупным планом, на макросъемке.

— Вместе с тем нельзя доказательно утверждать, что кусочки внутрикишечной массы и желчь принадлежат именно Елизавете Супранович — при жизни пункции у нее не брались, окончательный ответ даст осмотр тела. Когда оно будет найдено.

Его голос говорил что–то, а я думал, думал, и воздуха стало так мало, Лиза!

— Я хочу сделать официальное заявление, — выдал я, уже глядя на себя как бы со стороны. Но что еще мне нужно было делать? Я не знаю. — Я хочу обратить внимание следствия на то, что у Елизаветы Супранович была, как вы выразились… Романтическая связь с министром государственной безопасности Николаем Муравьевым (извини, извини, извини!). Поэтому в том случае, если будет доказано убийство Елизаветы Супранович… Муравьев… И его ведомство… К которому вы тоже…

— А вот клевета, уважаемый Анатолий Петрович, является уголовно наказуемым преступлением. Подумайте об этом.

— Так, да, извините. Доказательств для суда у меня нет. Тогда по–другому. Я прошу следствие если не ответить, то хотя бы задаться вопросом. Хотя бы. Пожалуйста. Я именно прошу, без всякого… Вопросом о том… Вот вы подумайте, Евгений Петрович: откуда у обычной девушки, безработной, я так понимаю? Вот. Обычной безработной девушки — пяти–шести–и еще черт знает сколькикомнатные квартиры в столице, дворцы в Тарасово, Соколе, недвижимость в Италии, Франции, Бельгии? Откуда у нее такое количество машин? Ну?

— Послушайте, голубчик, имущественное положение Елизаветы к делу никак не относится: установлено, например, что из квартиры не выносились ценности, а потому мы не запрашивали, сколько там у нее было чего. И даже суд, наверное, не запросит. Мы с вами беседуем о том, где вы были в ночь похищения, а вы мне про какие–то дворцы рассказываете!

Понятно. То есть глупо жаловаться маме на маму. Ну ясно. Они увидят то, что им надо увидеть, но я не верю в то, что ты — мертва, Лиза! Переиграли. Вот что имелось в виду под «переиграли». А он опять что–то спрашивает.

— Что это за письма вы ей писали?

Ого. Он знает про письма? Хотя, конечно, если они сразу узнали, что ты исчезла, то квартира, без сомнений, была под наблюдением и — о Боже! — много ли я в них выдал?

— Может быть, вы хотя бы сейчас вспомнили, где вы встречались с Елизаветой Супранович в ночь накануне ее исчезновения?

Я никак, кажется, не отреагировал, а он уже выдавал что–то новое, причем, судя по шипящим и колющим согласным, — что–то очень важное.

— …Внимание на то положение, в котором вы оказались, Анатолий. Я не призываю вас к сотрудничеству со следствием, по всей видимости, это было бы наивно с моей стороны. В вашем–то положении сотрудничать…

Он говорил так, будто подозревал меня в твоем исчезновении, Лиза!

— Просто вот сами подумайте, что нам еще остается думать о вас? Вы встретились с Елизаветой в ту ночь. Соседи, живущие на Серафимовича, 16, в квартирах 11 и 13, слышали около восьми вечера активность на вашей кухне.

(О, как много он знает!)

— Они слышали, как Елизавета что–то говорила вам, а вы — кричали на нее, Анатолий. И соседи скажут об этом в суде. Далее, я уж буду без экивоков, потому что говорить вы со мной все равно не хотите, так хоть подумайте как следует. Так вот, далее, они говорят, слышали хлопок двери и стук женских каблуков на лестнице, а через некоторое время за Елизаветой побежали вы. Мы не знаем, где вы были в промежуток времени с двадцати ноль–ноль до двадцати четырех ноль–ноль, но мы над этим работаем, и скоро нам это будет достоверно известно — камеры видеонаблюдения на вокзале дают интересные результаты… Так вот, нам известно, что — опять же, приборы видеофиксации, — что вы были возле дома на Карла Маркса ночью, около ноля двадцати, то есть — как раз в то время, когда, как показывает анализ сворачивания крови, произошла стычка — пока не будем это называть убийством — Елизаветы с неизвестным похитителем. Мы не знаем, где вы были после этого, как не знаем и того, куда вы дели тело. Вот такая ситуация. Все очень просто и прямо. Как на беседе одного друга с другим.