Паранойя - Страница 33

«О Пятом отделе рассказывают разное, — спрашиваю я у нею, побаиваясь, конечно, резкого ответа, а то и чего похуже (МГБ все–таки). — Вы чуть ли не политическим сыском занимаетесь, людей похищаете“.

Евгений Петрович с удовольствием смеется. «Да, у меня тут прямо в огороде Сераковский закопан. Лично его лопатой кончал. Ха–ха–ха! Хотите, откопаю, покажу?“ Я поддерживаю его игру, и мы некоторое время копаемся в огороде, но единственное, что мы находим, — несколько невыкопаных картофелин. «Ну вот, как вы сами могли убедиться, МГБ к исчезновениям не имеет никакого отношения, — продолжает он. — А что до того, что мы якобы занимаемся политикой, то все, кто находится в поле нашего зрения, — обычные бандиты. Что ж нам теперь, преступников не ловить?“

Евгений Петрович показывает на проросшую картофе лину, найденную там, где мы с ним искали Сераковского: «Вот этот овощ мог в потенциале накормить человека. Мог стать ботвой и дать жизнь другим клубням. Для этого его вовремя нужно было собрать, отсортировать, съесть или посадить. Его — не посадили, и он пойдет на свалку. Мы в МГБ — не только сажаем. Мы даем будущее тем, у кого без нас его не было бы“.

Солнце тем временем заходит, и вся семья Цупиков собирается в каминном зале. Уютно потрескивают дрова. Блестит глазами на стене маслом писанный портрет Феликса Дзержинского. Папа рассказывает детям о том, как недавно бдительность одного из оперативников прослушки позволила предотвратить кровавый теракт. Я по–женски завидую его жене: с таким человеком совершенно точно чувствуешь себя как за каменной стеной. Цупик тем временем читает Есенина (я, к сожалению, не запомнила — что). За окнами окончательно наступает ночь, свет камина напоминает теплое сияние костра. «Эх, вспомним молодость“, — машет рукой Евгений Петрович, и у него в руках оживает изящное дерево шестиструнного инструмента. «Изгиб гитары желтый ты обнимаешь нежно“, — поют они вместе с женой, покачиваясь из стороны в сторону и взявшись за руки. Эх, видели бы его сейчас шпионы и враги, которым он каждый день дает уверенный отпор!

А потом мы все вместе поднимаемся на крышу дома, и над нами оживает звездное небо. «Когда я смотрю на небо, я не устаю удивляться тому, как безгранична Вселенная, — говорит Евгений Петрович. — Никогда не чувствуешь себя большим ничтожеством, чем под этой красотой. И, видя эти миллиарды вероятностей, не веришь в то, что мы — одни. Конечно же, за нами наблюдают оттуда. И, раз звезды наблюдают, значит, нам тоже позволено наблюдать“.

Я уезжаю от Цупиков с целым пакетом гостинцев: пироги, булочки и даже мед с собственной пасеки. И, глядя на проплывающие за стеклами фонари, столь напоминающие звезды, я спокойна, так как знаю, что за мной наблюдают нужные люди».

(7)

Министерство госбезопасности

Протокол аудиодокументирования

объекта «Жилая квартира

по адр. ул. Серафимовича, д. 16, кв. 7». 30 сентября

Ст. лейтенант Гробарь П.

Наблюдаемые проникли на объект, открыв дверь своим ключом, в 17.07. В прихожей (микрофон 2) у них состоялась беседа о Серафимовиче-—они высказывали предположения о том, кем он мог быть (Гоголь: партизанский комиссар, попавший на небо, к серафимам; Лиса: партийный деятель, ведущий родословную от преподобного Серафима Саровского). Гоголь пригласил Лису на микрофон 3 (кухня), выпить чайку (с ударением на 1 слог). В процессе приготовления по репликам (Гоголь: «Какой он черный, байховый») стало понятно, что речь идет не о чайке, а о чае. Цель смыслового искажения не выявляется, признаков желания создания превратного понимания у прослушки не было. Возможно, такое поведение было продиктовано обычной «придурью». В процессе распития чая, судя по сосущим звукам, объекты начали целоваться, после чего у них началась случка. Судя по звуку упавшего стула и характерным репликам (Лиса: «Ой, я сползаю, подтянусь»), Гоголь разместил ее на кухонном столе (схема прилагается). В процессе случки они решили переместиться в спальню (микрофон 1), где случивались еще 45 минут.

Вслед за этим Гоголь лежал и издавал гудение с помощью губ, носа, рота и других органов дыхания, подражая то ли паровозу, то ли кораблю. С помощью этих не оформленных в слова звуков Гоголь пытался сообщить некую особенность своего состояния, о чем свидетельствуют следующие речевые повороты: «Это сначала было похоже на «уууу“, а потом мы ускорились, и оно стало таким «ууууэээээ“. Или «Мы стали так, ритмично, и началось просто «эээээаааа“». Лиса вела себя так, будто это словесное поведение Гоголя является понятным ей и в целом соответствует манере поведения нормального человека. Так, во время второго «ууууэээээ» она переспросила, не было ли это более грудным, таким «уууу–эээээ–еееееххххх», и он согласился, что было. Не исключено, что наблюдаемые изъяснялись неким шифрованным языком, о звукозначениях которого сговорились ранее. Также нельзя исключать, что в этом фрагменте беседа велась под воздействием галлюциногенов, наблюдаемые обсуждали какой–то свой наркотический «приход». Через 10 мин. беседа пошла более–менее по существу.

Лиса. Как ты думаешь, нас вычислили? Нас могут слушать сейчас?

Гоголь. Мне все равно. Правда. Мне все равно.

Лиса. Все наши стоны, все наши словечки, все то, что только для нас?

Гоголь. Клянусь тебе, это неважно. Но я думаю, что нас, скорей всего, слушают.

Лиса. Но как они узнали? Квартиру ты ведь снимал через Борьку?

Гоголь. Знаешь, если ступать на путь параноидальных допущений, придешь к выводу, что первым, кто мог им позвонить, был как раз Борька. Вся эта затея — нужна квартира для родственницы знакомой, а она сама не может — согласись, звучит как хороший повод для звонка им. Но я не думаю, что Борька нас сдал. Я вообще не хочу думать о том, почему нас слушают.